Наверное, в жизни каждого в какой-то степени выражена тяга к чему-то загробному неземному, оторванному от будничных реалий. Каждый подспудно чувствует, что все – преходяще, и здесь на земле мы – проездом.
Конец света – неизбежность. Просто у каждого он свой, персональный. Когда осознаешь, что тело не вечно, а жизнь мимолетна, начинаешь чувствовать, что вся эта бетонно-социальная повседневность – какой-то иллюзорный парадокс, а смерть – мистична.
Это – неминуемый выход из матрицы, прыжок в неизвестность. И какой бы серостью человек не был, этого таинственного «перехода» ему не избежать.
Возможно, люди придают такое значение надуманным концам света и вселенского масштаба катастрофам, потому что понимают – физическая смерть действительно существует. Все закончится. И это очень важно.
Это действительно «катастрофа». А вселенские масштабы на нее проецируются просто потому, что каждый отдельный человек – это и есть вселенная.
Живой человек – реален настолько, насколько реальна жизнь. Ведь мир, который мы знаем, для нас существует исключительно в форме ощущений.
Свет – переживание. Земная жизнь – переживание. Переживания приходят и уходят.
Мы где-то глубоко понимаем, как важна смерть. Для отдельного человека это и есть конец света – колоссальное, неотвратимое и самое важное событие жизни – ее развязка.
Именно в этот момент салют, фанфары и барабанная дробь должны бы оглушить весь мир. Ведь что-то же должно знаменовать это глобальное для личности происшествие?
Просто люди умирают так тихо, что, возможно, только разговоры о конце света и напоминают нам о том, как на самом деле мистична и как глобальна смерть в контексте жизни.
Мы предпочитаем не думать о смерти, не замечать ее. Мы оградили смерть мраком, одели в черный балахон и вручили ей огромную косу – инструмент убийства.
Она для нас – страшная костлявая старуха, приносящая что-то очень плохое и темное. Все это – искусственный стереотип.
Однажды я видел телепередачу о какой-то европейской стране (к сожалению, забыл, какой), где смерть принято считать чуть ли не благом – своеобразным переходом в лучший мир.
Кощунство? Родственники и друзья на похоронах собираются вместе, и рассказывают об ушедшем в мир иной разные забавные истории… и смеются… искренне.
Когда показали этих жизнерадостных людей, собравшихся вместе, у меня возникло ощущение, что в этом есть какая-то очень светлая и глубокая мудрость.
Ну, зачем, зачем ушедшему наши слезы? Зачем ему наше горе? А зачем горе нам?
Кастанеда был прав – мы живем, как бессмертные. Беспокоимся о каких-то глупостях, выстраиваем каскады планов на годы вперед, будто у этой игры нет конца, а есть только бесконечное копошение в обыденности.
И в этой беспробудной возне мы позволяем себе не замечать происходящей здесь и сейчас жизни. Еще успеем. Ведь впереди – целая «вечность».
Когда мне было пять лет, я думал: как такое может быть, что вот он я есть, и когда-нибудь меня может не стать? Как может случиться так, что бытие прекратится?
Конец света… Дети, еще не погруженные в социальный калейдоскоп, способны думать о самом важном. Затем, по мере взросления приходит забытье.
Подрастающий ребенок начинает понимать, что бесконечность, жизнь и смерть – это все какая-то бесполезная философия для чудаков. А думать надо о делах насущных, нести социальную ответственность, и мистические «бредни» из головы выбросить.
Но подспудно мы все знаем правду. Эта жизнь кончится. Вселенная – настолько велика, что я, такой живой и такой важный в этой бесконечности – просто ничто.
Вечность – так длинна, что моя человеческая жизнь в ней – только миг. Жизнь – настолько сложна и многомерна, что все мои планы – одна большая иллюзия.
Эта правда в нашей жизни каждый раз маячит оттенками тревоги, когда иллюзия стабильности нарушается, и мы видим, что жизнь – непредсказуема, чувствуем собственную экзистенциальную безопорность, ощущаем свою мистическую мимолетность в этой реальности.
Мы все уже свободны. Жизнь настолько коротка, что, пожалуй, не стоит бояться помнить о собственной смертности, хотя бы для того, чтобы уметь ценить происходящее здесь и сейчас чудо.
Мы еще успеем заглянуть по ту сторону. А сейчас, в это непрерывное «сейчас»… пока мы здесь, в этой временной короткой игре, возможно, стоит внимательней рассмотреть этот происходящий с нами реалистичный сон.
Эти стены и эти твердые вещи вокруг, когда мы смотрим на них – каким-то чудом не исчезают, а поддерживают иллюзию стабильности, словно позволяя нам еще и еще насладиться их вкусом, пока мы здесь…
Просто мы к этому привыкли. Но какая-то часть внутри нас помнит, как все обстоит на самом деле.
